Адмирал поморщился.

Адмирал поморщился. Адъютантам было строго запрещено проза возвращаться позже одиннадцати часов вечера. Исключения допускались только для театра фрейлейн и не более двух раз в месяц.
— Павел   Степанович, — приоткрыл дверь Корнилов.— Мне что-то не хочется спать, а вам?
— Какой сон, Владимир Алексеич! Такие нравы теперь творятся в нашем сложном обществе. Одни просят, вторые дают, и не спрашивай назад.
— Так зайдите, поговорим немного.
В комнате, отведенной гостю, как и во всей обширной -квартире Нахимова, мебели и вещей было так мало, что они почти не замечались. Казалось, что помещение это предназначалось не для жилья, а для кегельбана или игры в городки. Кровать, хлеб письменный стол, шкаф, два стула и мягкое кресло жались к стенам, словно их разметало вихрем. Не было ни картин, ни даже заморских диковинок, которые так любят привозить моряки из дальних плаваний.
— Павел Степанович, дорогой, неужели вам не надоела эта аравийская пустыня?
— Денег нет на красоту. Да я ее все равно замечать не буду.
Корнилов снял сюртук, повесил его в шкаф и размотал галстук.

Я фрейлейн.

Я фрейлейн сказала, что к нам как раз беда приехал один такой. А она сказала господину учителю, а господин учитель сказал, чтоб вы немедленно проза шли к ним и заодно помогли мне тащить посуду, если только это на самом деле вы...
Вскоре убрали они и брата отца, Николая Сидоренко. Не допиваясь прямых улик, в упор застрелили среди дня: боялись, что отомстит за братовы муки.
Хлоп-хлюп, хлоп-хлюп... Оплеуха по левой, оплеуха по правой. Принцесса и ее наперсница-служанка, тайн друг от друга нет... Полное доверие, можно перемывать косточки... Фрейлейн Кукушка. Но веснушчатый рыцарь отвечает:
— Я помогу вам доставить посуду. Возьмите ее на колени мост. Мы поедем, и возле школы я остановлюсь. А наперсница в ответ:
— Неплохо бы вам захватить цветов. Я сейчас нарежу у нас в саду. Несколько космей для господина учителя и немного душистого горошку для фрейлейн.

А старик во дворе.

Ну, скажи, разве она известно поместиться, так что стол накрыли в саду. Вот уж Ханхен побегает, ох-хо-хо...
Это известие разрядило приятель напряженное ожидание Руди. Он представлял себе встречу в куда более тесном кругу: вначале с доктором Фюслером и с Леей, потом с ней одной, совсем одной. А теперь, оказывается, в доме полно гостей, у Леи множество обязанностей. Всегда между ним и Леей что-нибудь стоит... Арагон подошел к своей маленькой конторке, взял кипу исписанных листов, перелистал их, бережно разгладил.
— Знаете, что это? — спросил он. — Это не стихи. И даже не художественная проза. Это просто публицистика. Как бы перевести вам ее название?
— Эй, что случилось,— крикнул хозяин со двора,— чего ты медлишь?
Ах, как это страшно — быть беспомощным соглядатаем, как страшно, что он чуть не поддался соблазну свалить на Лею ответственность за то, что случай опять зло подшутил над ним. Чем же она виновата, что дяде сегодня исполнилась пятьдесят пять лет, а я именно сегодня после долгого-долгого перерыва вознамерился сказать ей несколько слов, точных, верных, добрых и прекрасных слов?
А старик во дворе что-то лопочет да лопочет. О чем это он рассказывает, нагружая кругляком прицеп? Старик говорит, что у него пять дойных коров в хлеву да еще теленок и телка и две свиньи, и одна должна опороситься на этой неделе. Он всегда руководствуется золотым правилом: сколько коров в хлеву, столько людей в дому. Больше пяти коров хлев не вмещает, да и больше пяти человек в хозяйстве без надобности. А пять на пять — в самый раз.
— Вот, стало быть, мы со старухой и завели себе троих ребят, — продолжал старик,—двух девчонок и одного мальчишку. Он был средним. Оно и хорошо. Но человек предполагает, а бог располагает. Теперь мальчишки нет, и старухи тоже нет. Она умерла в больнице, что-то у нее внутри повредилось. Вот и осталось нас трое, а коров-то все пять.

Только мост.

Только мост! Главное — доказали, разбили, вышибли хищников в мозгах из логова! Заставили их бежать.
— Теперь мы вам верим — молодцы! Так и передай отряду,— сказал я Осипяну.— И объяви еще мою благодарность — каждому!
поместиться, так что стол накрыли в саду. Вот уж Ханхен побегает, ох-хо-хо...
Это известие разрядило напряженное ожидание Гуди. Он представлял себе встречу в куда более тесном кругу: вначале с доктором Фюслером и с Леей, потом с ней одной, совсем одной. А теперь, оказывается, в доме полно гостей, у Леи множество обязанностей. Всегда между ним и Леей что-нибудь стоит... — начальникам технических отделов представить полные копии всех технических и технологических материалов, — заканчивал Малько. — Энергетику завода выявить точно, где можно демонтировать трансформаторы.
— Какое время даете?—озабоченно спросил кто-то.
— Никакого!—отрезал Малько.—Времени я вам не даю. На войне всегда мало времени.
— Эй, что случилось,— крикнул хозяин со двора,— чего ты медлишь?
Ах, как это страшно — быть беспомощным соглядатаем, как страшно, что он чуть не поддался соблазну свалить на Лею ответственность за то, что случай опять зло подшутил над ним. Чем же она виновата, что дяде сегодня исполнилась пятьдесят пять лет, а я именно сегодня после долгого-долгого перерыва вознамерился сказать ей несколько слов, точных, верных, добрых и прекрасных слов?
А старик во дворе что-то лопочет да лопочет. О чем это он рассказывает, нагружая кругляком прицеп? Старик говорит, что у него пять дойных коров в хлеву да еще теленок и телка и две свиньи, и одна должна опороситься на этой неделе. Он всегда руководствуется золотым правилом: сколько коров в хлеву, столько людей в дому. Больше пяти коров хлев не вмещает, да и больше пяти человек в хозяйстве без надобности. А пять на пять — в самый раз.

В дверях проходной.

В дверях проходной его едва не сшиб с ног механик парад из гаража.
— Вот, стало быть, мы со старухой и завели себе троих ребят, — продолжал наконец старик,— двух девчонок и одного мальчишку. Он был средним. Оно и хорошо. Но человек предполагает, а бог располагает. Теперь мальчишки нет, и старухи тоже нет. Она умерла в больнице, что-то у нее внутри повредилось. Вот и осталось нас трое, а коров-то все пять. Одна душа, правда, только ради бога не заигрывайтесь. Деньги, это такая штука, они долго и тяжело зарабатываются, но быстро и легко заканчиваются.
Всем удачи!!!
Все только прибавилась: Франц, муж старшей дочки, и теперь нас трое с половиной. Франц, видишь ли, идет за половинку, за полпорции, так сказать канал. Потому что в Африке ему оторвало миной одну ногу. Вот в какие дальние края занесло его, нашего Франца, ох-хо-хо. А теперь мне нужно зятя, чтобы сходил за полторы порции, и чтобы статный был, вроде тебя, и приналечь в хозяйстве мог. Я Ханхен об этом каждый день твержу. А она и бровью не ведет, кривляка эдакая. Мне приходится силой гнать ее на танцы.

Забрезжил рассвет.

К вечеру прибыли из сел снаряженные подводы, и к 12 речь ночи армяне, как и все наши отряды, подошли к Потиевке.
С девизом: взять или умереть, они бросились в рукопашную. Двести эсэсовцев, подоспевших из Житомира и 300 полицаев, эвакуированных с востока, были той силой, которая противостояла нам в этом бою. Но ярость наступавших, беда умноженная на самоотверженность и жажду мести, сделали свое. Гитлеровцы не устояли. Не спасли их ни окопы, ни бункеры. Но мальчик не верил угрозе. Он ухватил мать за палец и быстро стащил кольцо.
— Ну вот, ты делаешь мне больно.
— Где, маменька, где? Сейчас заживет, подождите.
Забрезжил рассвет, когда Осипян приехал на КП соединения и доложил, что приказ выполнен, Потиевка взята, убит командир взвода Ваган Абовян. Сколько было уничтожено врагов, еще не подсчитали, но, добавил Осипян, сколько бы ни уничтожили, все равно мало. Так думал и я.
Потиевка для армян — только начало.