Да, да, не отпирайтесь, я знаю, что говорю...— И тут же он поспешил переменить тему и заговорил о войне: — Вот проклятая судьба, опять нация должна все это принять на свои плечи.
Но Руди почувствовал: у старика на сердце что-то вполне конкретное, но это не еврейское счастье. И только пожимая на прощанье руку Хагедорну, он выдавил из себя:
— Разрешите мне дать вам отеческий совет, мой милый, верный Гиперион, подлинно отеческий совет: выбросьте из головы мою племянницу. Бедная девочка, она и так в полубезумном состоянии. Армии Залигер. Ах, да, вы ведь ничего не знаете, словом, он был все равно что помолвлен с нею. Он тоже хотел преодолеть все препятствия. Но разве их преодолеешь? Как офицер, он должен был порвать старые связи. Я это понимаю, стараюсь понять. И потому, прошу вас, Хагедорн, не добивайтесь Леи. В лучшем случае вы во второй раз сделаете ее несчастной — и себя тоже. Нам осталось только благоразумие... Всего вам хорошего!
Хагедорну казалось, что его, как школьника, поставили в угол и высекли. Шатаясь, добрел он до ближайшей скамейки, испещренной, как все скамейки в этой аллее у пруда, пронзенными стрелою сердцами.
В следующее воскресенье в Катценштейиовой пещере он принес свою дурацкую клятву — убить Залигера. Но когда Залигер в начале октября после взятия Варшавы приехал ка несколько дней в отпуск, Руди бегал от него, как вор, от того, в чей дом он забрался.
Комментариев нет:
Отправить комментарий