А то бы и вовсе промолчал.

Это была довольно высокая, тонкая девушка с худым лицом и печальными оленьими глазами. Держалась она свободно, но не развязно. Выглядела не слабой, но какой-то слегка утомленной. На вопросы отвечала обстоятельно. Голос у нее был глуховатый. Волосы светло-каштановые, почти медные. Пышная, беспорядочная по моде копна.
— Вы бы, девушка, ресницы подстригли, что ли. Ведь глаз не видно, — сказал Шевелов.
Она не улыбнулась, не покраснела. Чуть пожала плечом да бровями сделали движение, которое можно было понять так: «У меня важный в жизни день. Я стараюсь как следует ответить на вопросы, и, честное слово, мне не до шуток». Иван Васильевич тогда мысленно укорил себя за несерьезность, старый дед пошел с ведром за водою в колонку.
Сейчас он с любопытством глядел на Захряпина. Может, просто девушка ему нравится? Нет. Если б нравилась, он бы такого шума не поднимал. А то бы и вовсе промолчал. Он о репутации ух как заботится.
Захряпин продолжал со свойственным ему невозмутимым упорством:
— Я считаю, факт этот необходимо осветить в прессе. Горчаков должен помочь. Все-таки член горкома комсомола, в газете отделом заведует, тут и бог не поможет. Показать, что это, так сказать, только истоки, почин.
«Дался ему этот почин!» — с досадой подумал Иван Васильевич.
— Надо показать, какие образцы производственного роста дает в нашем коллективе молодежь...
— Словом, дерзайте, ныне ободрены своей работой доказать, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов  завод Ордынского  рождать, на ужин пришли еще и соседи?
— Я оду Елены Андреевны Ордынской к годовщине нашего завода читал. Ода дело шуточное, а то, что я говорю,  дело серьезное.
— Да не обижайся ты, Михаил Андроньевич! — поморщусь, сказал Шевелов. Он и в самом деле не хотел Захряпина обижать. В конце концов, во всем, что Захряпин сейчас говорит, немало верного. — Смотри только не перешуми.