Осмотревшись по сторонам.

Солдат без шапки, босый. «Снял, бедолага, чоботы,— подумал дед,— утонуть боялся. А того и не знал, что смерть на берегу поджидает...»
Дед проводил взглядом пленного и засеменил к воде: он же видел, что солдат плыл с винтовкой и выронил ее возле самой осоки. А немец, выходит, не заметил этого.
Осмотревшись по сторонам, дед подкатал штаны выше колен, вошел в воду и начал щупать дно граблями. Так и есть,— винтовка! Взял ее в руки, открыл затвор — в полной исправности, только патронов нет. А к чему она? Солдаты с пушками и то отступают... Но тут же стал укорять самого себя: «То есть, как — к чему винтовка? Какая б ни была война — с пушками, с самолетами,— а без винтовки не обойтись. Она, что ложка: всегда необходима».
Нет, без винтовки никак нельзя!
Дед обошел приземистую копну, опустился на корточки и засунул винтовку под самый низ сена.
Хотел было снова взяться за грабли, да какая там работа! Постоял немного и побрел домой, в Выселки.
Кабинет директора школы в станице Бережной пришелся обер-лейтенанту Хардеру по вкусу. В кабинете осталось все так же, как было: стол, желтое кресло, обитое кожей, стул. Обер-лейтенант удобно развалился в кресле и закурил сигарету. Переезд утомил его. Хотелось отдохнуть, подумать о своем Нейсе, куда, как видно, не скоро придется вернуться.
На столе — телефон, приемник с усеченной шкалой,
Так что, при всем желании, не настроишься на Москву.
Обер-лейтенант повернул ручку, и в комнату ворвался бравурный марш с трескучим барабанным боем. Хардер самодовольно улыбнулся, вытащил из кармана зеркальце. На нею глянуло молодое, чисто выбритое лицо. Под прямым удлиненным носом — светлые усики. Такие же светлые волосы свисают на лоб к переносице. Губы тонкие, жесткие. Типичное немецкое лицо!
В дверь постучали, и Хардер спрятал зеркальце, выключил приемник:
—Войдите!