Отец.

Отец и мать учительствовали, преподавали в уездной гимназии иностранные языки: отец — немецкий, мать — французский и английский. Они были образованными людьми и дали мне хорошее воспитание.
Еще до поступления в институт я свободно разговаривал на немецком, французском и английском языках и сидел уже над переводами Гейне, Бальзака и Шекспира.
Затем уехал в Петербург, поступил в технологический. На первом же курсе стал посещать сходки. Слушал всех, но мало разбирался в спорах большевиков с меньшевиками и как-то случайно, неожиданно для себя, увлекся Бакуниным, изучил Кропоткина и даже читал Прудона.
Маркса я почти не читал, но знал, что он считает гегемоном рабочий класс, который идет к свержению буржуазии, создавая и формируя прежде всего свою партию, крепко спаянную, дисциплинированную. Потом, свергнув буржуазию, строит свое пролетарское государство и укрепляет его диктатурой пролетариата. Где-то далеко, как радужное будущее, Марксу видится бесклассовое социалистическое общество и еще дальше, незримо,— полный коммунизм.
У апостолов анархизма — Бакунина, Кропоткина — все резко противоположно: никаких классов, слоев. Надо полностью разрушить государство — никакого государства, ни теперь, ни позже: оно угнетает, довлеет над свободой личности, ущемляет индивидуумы.
Это было очень увлекательно изложено, и тогда многие молодые люди были крепко увлечены анархизмом.
Уже на четвертом курсе института я попал в группу петербургских анархистов-боевиков. Тут мне понравилось: мы больше всего занимались налетами — «эксами» — на банковских кассиров, и деньги как-то незаметно стали прилипать к моим рукам. Начался разгульный образ жизни.
Это и заставило бросить институт.
Время шло... наступил 1905 год. Люди уходили на баррикады, а мы это использовали по-своему: грабили и ночами кутили в притонах.